Брови как у елены шейдлиной

Я, конечно, не могу говорить о вещах, которые сама не понимаю и не испытываю. У меня очень много друзей, которые просто не могут молчать, и мне было странно, когда я отмалчивалась. Да, сначала я была человеком, который просто слушал. Мой муж Женя тоже слушает, что вокруг происходит, читает новости и спрашивает мое мнение — как бы я поступила. Ну например, я ходила сейчас в первый раз голосовать (в начале осени в Петербурге прошли выборы губернатора и депутатов муниципальных советов. — Прим. Buro). Я думала, что мне дадут шоколадку как голосующий в первый раз, а они сказали: «Тебе не сейчас 18 лет исполнилось, поэтому нельзя».

Мне было интересно, как вообще эта структура действует, а потом выяснилось, что до сих пор не подсчитаны все голоса (на момент съемки — 14 сентября. — Прим. BURO.) и сейчас переписывают все списки. Женя, кстати, хотел выдвигаться муниципальным депутатом в Петроградском районе, но в Петроградке ни одного независимого кандидата не зарегистрировали. Такими вещами начинаешь интересоваться, просто почитав новости, после которых политика и активизм становятся частью твоей жизни, потому что ты хочешь знать, что в стране происходит.

Когда ко мне подходят и спрашивают, можно ли со мной сфотографироваться, а я пытаюсь спросить имя и хоть на секунду взглянуть, а не просто, опустив взгляд, позировать для кадра. В интернете все настолько быстро, что реальная информация быстро забывается, а в реальности ты обращаешь внимание на вещи, которые хочешь оставить внутри тебя. Поэтому для меня важно выстроить отношения с офлайном, чтобы быть не стать той картиной, которая умрет после окончания работы над ней и будет жить в глазах зрителей. Я хочу себя увековечить в жизни, а не интернете.

Я человек не одного взгляда: у меня есть образы, в которых я не могу быть в реальной жизни, но могу быть в виртуальной. И если кому-то один образ не нравится, то другой может даже влюбить в себя. У меня есть коллекция троллей из 2000-х: когда про них сняли мультик, их показали игрушками, с помощью которых настоящие персонажи, новые тролли, сбежали, и для меня это было оскорблением. Так вот, чтобы не быть такой фальшивкой игрушкой, нужно просто верить, что эти игрушки — нечто большее. И я верю, что мои визуальные идеи самые настоящие — как будто они существуют физически, а не только в моей голове.

Я безумный визуал, но я обожаю визуализировать буквы — эти маленькие крючочки, которые потом становятся формой. Я люблю искусство, которое необязательно привязано к какому-то языку, — оно интернациональное. Мне важно, что зрители могли считать код, заложенный в душу, возможно, еще столетия назад. Мне кажется, у меня взрослая душа, которая путешествовала и была знакома с самыми великими художниками мира. Думаю, моим мужем в одну из эпох мог быть Рене Магритт. А может, я и не была женщиной — возможно, я из того времени, когда люди не разделяли друг друга на мужчин и женщин. К этому мы и идем сейчас.

Я не привязана к брендам. Знаю Krygina Cosmetics, и то только потому, что меня пленила упаковка. С самой Леной я не знакома и за ней не слежу, но, когда увидела, что она выпустила пигменты в тюбиках, похожих на масляные краски, купила набор «Радуга».

Еще знаю Soda, потому что участвовала в создании этой марки. Как ни странно, популярность как создателя картинок ко мне пришла не иснтаграме, а в тамблере. И авторы бренда Soda написали мне сообщение именно туда, но прочитала я его только через три года. До этого они просто ждали кого-то, кто сможет внести визуальную часть в их марку, и вот я ответила, и работа над брендом началась. Мы стали думать над дизайном упаковки: я люблю чистые текстурные холсты, на которых можно рисовать, и мы сделали акцент на пастельном розовом, дав покупателям возможность клеить на продукты стикеры в комплекте. Я много не понимаю в макияже, поэтому сказала, что хочу яркие пигменты и чтобы их было легко смешивать. Эту задачу команда выполнила. Сейчас мы с Soda уже не работаем, контракт закончился, но я все еще люблю подводки, туши и румяна Soda. Многие визажисты говорят, это самые стойкие продукты в их в работе.

Я не воспринимаю хирургические и косметологические вмешательства как искусственность. Я считаю, что искусственной красоты не бывает. У многих людей отвращение к накачанным губам. Но, как бы плохо они не выглядели, я всегда смотрю на это с точки зрения интереса человека, который их себе такими сделал, а не моего личного мнения о нем. Мне хотелось бы знать, почему они так сделали, но я не спрашиваю. Я просто смотрю на них, вижу их уверенность: они поднимают подбородок, расправляют плечи и горят глазами. Разве это не круто, что можно себя так чувствовать?

В то же время я и за бодипозитив. Возможно, индустрия красоты нагнетает и усугубляет комплексы людей, но есть переживания, которые ты хранишь долго, как я, от которых тебя могут избавить специалисты. Мне не нравились мои щеки. У меня были такие комплексы, с этим связанные, что даже фотошоп не спасал. И, когда мне писал парень «Ты прекрасна», для меня это было «Ты ужасна», ведь я считала, что точно знаю, как выгляжу. У меня в подбородке филлер — я этого не стесняюсь и считаю, что инъекции — это инструмент для комфортного самоощущения.

Часто, когда на съемке делаешь непостановочное движение или начинаешь танцевать в кадре, изгибаешься, повернешься не так, получается не то, что ты хотел. А с филлерами ты все время «держишь лицо», и для меня это визуально очень красиво — не для фотографов и работы. Я увидела наконец лицо, которое мне хотелось, которое я хотела получить на фотографиях. Просто я всегда втягивала щеки или корректировала контур ретушью. А теперь — зачем мне это делать, если можно с помощью инъекции никогда не это не тратить время. Сейчас я просто делаю селфи и не парюсь, и, когда я фотографируюсь с людьми, я тоже не переживаю.