Есенин не грусти и не печаль бровей есенин
* * *
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
‹1925›
Примечания
В «Красной газете» и «Вечерней Москве» стихотворение опубликовано с ошибкой в ст. 5: вместо «До свиданья, друг мой, без руки, без слова» — «До свиданья, друг мой, без руки и слова». С этой ошибкой стихотворение печаталось во всех изданиях (кроме сб. «Избранное». М., 1946, сост. С. А. Толстая-Есенина) вплоть до Собр. соч. В 5-ти т. (М., 1966—1968), где в последнем томе (с. 374) дана следующая поправка: «В т. 3 на стр. 228 первую строку второй строфы следует читать: «До свиданья, друг мой, без руки, без слова».
Вместе с тем еще в 1926 году в журн. «Красная нива» (№ 4, 24 янв., с. ‹8›) было помещено факсимиле автографа с пояснением: «Мы воспроизводим здесь снимок этого последнего стихотворения Есенина. Стихотворение написано на клочке бумаги, вероятно, первом, попавшемся под руку».
Печатается по недатированному автографу (ИРЛИ). Автограф написан кровью.
В конце 80-х годов этот факт, а также авторство Есенина подверглись в ряде публикаций сомнению. В связи с этим комиссия Есенинского комитета Союза писателей организовала экспертизу автографа экспертно-криминалистическими и судебными экспертами. Выводы:
1. «Рукописный текст стихотворения ‹…› выполнен самим Есениным Сергеем Александровичем».
2. «Этот текст исполнен Есениным Сергеем Александровичем под влиянием необычных внутренних и внешних факторов, «сбивающих» привычный процесс письма и носящих временный характер. В числе таких факторов наиболее вероятными являются необычное психофизиологическое состояние С. Есенина (волнение, алкогольное опьянение и др.) и использование им пишущего прибора и красителя, обладающих плохими расписывающими свойствами» (Заключение от 15 апреля 1992 г., № 374/010).
(Вывод почерковедческой экспертизы, произведенной в конце 1920-х годов: «Предсмертное письмо Есенина (стихи) характерно резко выраженным центростремительным направлением строк, что указывает на депрессивность и подавленность состояния, в котором он находился в момент писания» — Зуев-Инсаров Д. М. Почерк и личность. 2-е испр. и доп. изд. М., 1930, с. 87).
3. «Микроспектральным методом, проведенным в лаборатории, установлено, что стихотворение написано кровью» (Заключение от 15 июня 1992 г., № 2028).
Датируется по свидетельствам Е. А. Устиновой и В. И. Эрлиха.
Утром 24 декабря 1925 года Есенин из Москвы приехал в Ленинград и остановился в гостинице «Англетер» («Интернационал»), где уже проживали знакомые поэта — супруги Г. Ф. и Е. А. Устиновы. Сюда в гости к Есенину приходили Н. Клюев, В. Эрлих, И. Приблудный, В. Измайлов, Д. Ушаков и другие литераторы.
Е. Устинова вспоминала: «27-го я встретила Есенина на площадке без воротничка и без галстука, с мочалкой и с мылом в руках. Он подошел ко мне растерянно и говорит, что может взорваться ванна: там будто бы в топке много огня, а воды в колонке нет.
Я сказала, что когда все будет исправлено, его позовут.
Я зашла к нему. Тут он мне показал левую руку: на кисти было три неглубоких пореза.
Сергей Александрович стал жаловаться, что в этой «паршивой» гостинице даже чернил нет, и ему пришлось писать сегодня утром кровью.
Скоро пришел поэт Эрлих. Сергей Александрович подошел к столу, вырвал из блокнота написанное утром кровью стихотворение и сунул Эрлиху во внутренний карман пиджака.
Эрлих потянулся рукой за листком, но Есенин его остановил:
— Потом прочтешь, не надо!» (Устинова Е. Четыре дня Сергея Александровича Есенина. — Сб. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания». Под ред. И. В. Евдокимова. М.; Л., 1926, с. 236).
Сам В. И. Эрлих, описывая события утра 27 декабря, так рассказывал о передаче ему листка из блокнота: «Сергей нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Затем говорит, складывая листок вчетверо и кладя мне в карман пиджака: «Это тебе. Я еще тебе не писал ведь? Правда… И ты мне тоже не писал!» Устинова хочет прочитать. Я тоже. Тяну руку в карман.
— Нет, ты подожди! Останешься один — прочитаешь. Не к спеху ведь» (Эрлих Вольф. Четыре дня. — Сб. «Памяти Есенина». М., 1926, с. 95).
Стихотворение было прочитано В. И. Эрлихом только 28 декабря.
Источник
Сергей Есенин, новое:
Тебе одной плету венок,
Цветами сыплю стёжку серую.
О Русь, покойный уголок,
Тебя люблю, тебе и верую.
Гляжу в простор твоих полей,
Ты вся —…
За горами, за жёлтыми долами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.
Там с утра над церковными…
Трубит, трубит погибельный рог!
Как же быть, как же быть теперь нам
На измызганных ляжках дорог?
Вы, любители песенных блох,
Не хотите ль…
Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.
Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось…
Я зажёг свой костёр,
Пламя вспыхнуло вдруг
И широкой волной
Разлилося вокруг.
И рассыпалась мгла
В беспредельную даль,
С отягчённой груди…
Любите поэзию?
Интересные цитаты
Да, страсть надо ограничить, задушить и утопить в женитьбе…
Свои пожелания по работе сайта вы можете оставить в нашей гостевой книге.
Стихотворение входит в подборки:
Сергей Есенин, самые читаемые стихотворения:
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.Не гляди на её…
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.Молодая, с…
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Перстень счастья ищущий во мгле,
Эту жизнь живу я словно кстати,
Заодно с другими на земле.И с тобой…
Я усталым таким ещё не был.
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутёвая жизнь.Много женщин меня любило,
Да и сам…Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.Опрокинутая кружка
Средь весёлых не…Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая лунность.
Ещё как будто берегу
В душе утраченную юность.Подруга охладевших лет,
Не называй игру…Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.Был я весь — как…
Да! Теперь решено. Без возврата
Я покинул родные поля.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.Низкий дом без меня ссутулится,…
В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне весёлой рукой,
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.В первый раз я от месяца греюсь…
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.О, возраст осени! Он мне
Дороже…
Лучшая поэзия, читайте на сайте
Что стоит прочитать?
Мальчик Оливер Твист — всего лишь субтильный 12-летний сирота из провинции, без родного дома и хоть какой-то надежды даже на сытную обеденную…
Источник
******************
В.Паршиков ЛИТЕРАТУРНАЯ УЛИКА
«До свиданья, друг мой, до свиданья.
Мне так трудно жить среди людей.
Каждый шаг мой стерегут страданья.
В этой жизни счастья нет нигде.»
Романс А.Н. Вертинского «Последнее письмо»
Поэтическая часть полного академического собрания сочинений Сергея Александровича Есенина заканчивается именно этим стихотворением.
«До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,-
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей»
Рукопись его исполнена кровью на блокнотном листе. Дата написания отсутствует. С 1925-го года и до наших дней оно определяется как предсмертное. Но в 1927 году появился романс в исполнении Александра Вертинского «Последнее письмо» или «Письмо Есенина», который звучит несколько иначе. Именно песенный вариант многие современники восприняли как произведение, действительно написанное Есениным. И вариант Вертинского так и остался бы только его вариантом, если бы не еще несколько версий истории создания этой элегии. О них составители «собрания сочинений» просто умолчали. Но мы начнём всё же с официальной версии.
Утром 24 декабря 1925 года Есенин из Москвы приехал в Ленинград и остановился в гостинице «Англетер», где проживали знакомые поэта -супруги Георгий и Елизавета Устиновы. Сам Эрлих, описывая события утра 27 декабря, так рассказывал о передаче ему листка из блокнота: «Сергей нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Затем говорит, складывая листок вчетверо и кладя мне в карман пиджака: «Это тебе. Я еще тебе не писал ведь? Правда… И ты мне тоже не писал!» Устинова хочет прочитать. Я тоже. Тяну руку в карман. Сергей остановил: «Нет, ты подожди! Останешься один — прочитаешь. Не к спеху ведь». В эту ночь на 28-го декабря Есенина не стало». Стихотворение было прочитано Эрлихом тем же днём. А 29-го оно появилось на страницах вечернего выпуска «Красной газеты».
Светлана Есенина, племянница поэта, высказывает вполне справедливое сомнение в адекватности подобного поведения Вольфа Эрлиха:
«Не укладывается в голове, чтобы молодой начинающий поэт не поинтересовался текстом стихотворения, которое ему подарено Есениным. Я не верю в такую версию. Имея какое-то представление об Эрлихе, как о человеке, сомневаюсь в этом».
Насколько обоснован «предсмертный» статус данного стихотворения?.. Является ли оно прощальным словом великого поэта?.. Известный исследователь жизни и творчества СА Есенина Эдуард Хлысталов, старший следователь московского уголовного розыска, в своем анализе стихотворения наиболее близок к объективной реальности:
«Есенин часто писал о том, что человек должен в своих действиях, в своей жизни помнить о смерти. Здесь как раз эта тема и проводится —«… в этой жизни умереть не ново, но и жить, конечно, не новей». Записка была им передана знакомому своему некому Эрлиху, который почему-то забыл ее предъявить, когда началось расследование обстоятельств гибели Есенина. Но мы не можем утверждать, что именно в это время, как утверждает Эрлих, он передал ему именно эту записку. Эту записку он мог передать, скажем, за несколько дней до этого. Поэтому я не считаю эту записку предсмертной, потому что там нет ни слова, что он хочет покончить жизнь самоубийством».
Действительно, в этом есть что-то странное. Стихотворение, которое по свидетельству Вольфа Эрлиха позиционируется как предсмертная записка попадает не в материалы дознания по делу о «самоубийстве» Есенина как неоспоримая улика, а на стол редактора «Красной газеты». А затем, много лет спустя, некто Горбачев представляет записку в институт русской литературы «Пушкинский дом». Сокрытая от посторонних глаз, она хранится в рукописном отделе ИРЛИ по сей день
В 1995 году в альманахе «Переяславль» публикуется статья Сергея Чугунова. Он не одно десятилетие посвятил исследованию жизни и творчества Сергея Есенина. В 1991 году появилась возможность без опаски за свою жизнь говорить о неофициальной версии гибели поэта — убийстве. В этом же году Чугунов получает от своего товарища Макова ценные сведения, касающиеся истории создания «До свиданья, друг мой, до свиданья». Он пишет: «Хочу поведать тебе одну тайну. Так вот: 17 или 18 августа 1951 года я со своей художественной студией плавал на пароходе в село Константиново. Зашли в домик Есенина. Посидели за есенинским столом, а его мама Татьяна Федоровна, рассказала о жизни сына. И вот она взяла со старого комода, по-моему, небольшую книжку и вынула из нее стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья», написанное на посеревшей бумаге карандашом, а не кровью как утверждают некоторые. Там было много исправлений — я убежден, что это оригинал Есенина. Татьяна Федоровна сказала, что это стихотворение Сергей написал в последний приезд в Константиново в сентябре 1925 года, посвятив его кому-то из умерших друзей — поэтов. Мать Есенина тогда уверяла, что это истинная правда — стихотворение написано задолго до его трагической смерти: она утверждала, что «Сереженьку убили злые люди» и даже заплакала!»
Мы имеем возможность привести здесь мнение Татьяны Федоровны Есениной, документально подтвержденное записью на кинопленке:
«Читал и нам, и всем людям читал он. Но он стал читать «Москву кабацкую», мне не понравилось это. Я обвинила его: «Не нужно это». Он говорит: «Мам, я как вижу, так и пишу. Так и пишу! У поэта ни одно слово не должно лишним быть». Он мне сказал это».
Исключительность каждого слова в есенинских произведениях подтверждают и филологические исследования. «Предназначенное расставанье» не может быть самоубийством», — утверждает Борис Конухов в статье журнала «Наш современник»: «День сведения счетов с жизнью, конечно, можно назначить, но его нельзя предназначить. Предназначают до нас, за нас, и делает это сила выше нас. Верующие называют эту силу Божьим Промыслом или Судьбой. Самоубийство — преступление и против Бога, и против Судьбы. И оно не может быть предназначено. Есенин не забывал церковной традиции и знал цену слов». Владимир Попов — биограф поэта, исследовав версии создания стихотворения, пришел к выводу, что произведение написано в начале 25-го года и было адресовано другу Есенина Алексею Ганину, который был арестован и ждал расстрела. Именно тогда Вольф Эрлих — сотрудник ОГПУ и мог получить эту записку с просьбой передать адресату. Но обещание им так и не было сдержано. После же трагедии 27-го декабря стихотворение и пригодилось, а так как оно осталось недатированным, его решено было использовать не в материалах дознания, а в прессе. Общественность необходимо было убедить в том, что Есенин добровольно расстался с жизнью.
Виктор Кузнецов, кандидат филологических наук, автор многих книг и статей, посвященных расследованию обстоятельств гибели Сергея Есенина, скептически относится не только к прощальному стихотворению, но и вообще к факту пребывания поэта в гостинице «Англетер»:
«Ну, всем до сих пор по учебникам известно — повесился на трубе парового отопления, после пессимистического настроения, похмелья горького. «До свиданья, друг мой, до свиданья…» вспоминают «Милый мой, ты у меня в груди…» и т.д. И всего-то этого не было. В «Англетере» жил четыре дня. Да нет. Не было его ноги там. Все списки англетеровцев проверены. Кто жил, когда. Журналы сохранились. Нет его имени».
Поэтическое обращение Есенина к своему другу, стоящему на пороге смерти, стало основой сценария кровавой расправы над самим автором. Точное место действия драмы и имена ее главных участников теперь установить вряд ли удастся — документы дознания по делу о «самоубийстве» поэта утратили юридическую силу. Ни акт участкового надзирателя Горбова, производившего осмотр места происшествия, ни акт вскрытия трупа С.А. Есенина, составленный профессором Гиляревским не подтверждают самоубийство. Составлены они вопреки требованиям уголовно-процессуального кодекса 1923 года. Попросту говоря это фальшивки. Но это вопросы правового характера. В их числе -и история стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья». Одно теперь можно утверждать точно — юридический документ, силу которого обрел один из шедевров русской литературы, стал источником вдохновения для жестоких убийц и великого певца.
До свиданья, без руки, без слова —
Так и проще будет и нежней…
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Романс А. Вертинского «Последнее письмо»
**********************************
Посмотреть репортаж можно на сайте ЕСЕНИН-РУ.
Источник
Иосиф Бродский. Одиночество
Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступени этой лестницы
уходят из под ног, как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, —
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия,
произведения искусства,
и – кстати – самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими, пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.
Да. Лучше поклоняться данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице
Иосиф Бродский. Дебют
1
Сдав все свои экзамены, она
к себе в субботу пригласила друга,
был вечер, и закупорена туго
была бутылка красного вина.
А воскресенье началось с дождя,
и гость, на цыпочках прокравшись между
скрипучих стульев, снял свою одежду
с неплотно в стену вбитого гвоздя.
Она достала чашку со стола
и выплеснула в рот остатки чая,
квартира в этот час уже спала.
Она лежала в ванне, ощущая
Всей кожей облупившееся дно,
и пустота, благоухая мылом,
ползла в нее через еще одно
отверстие, знакомящее с миром.
2
Дверь тихо притворившая рука
была – он вздрогнул – выпачкана, пряча
ее в карман, он услыхал, как сдача
с вина плеснула в недра пиджака.
Проспект был пуст. Из водосточных труб
лилась вода, сметавшая окурки
он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки,
и почему-то вдруг с набрякших губ
сорвалось слово (Боже упаси
от всякого его запечатленья),
и если б тут не подошло такси,
остолбенел бы он от изумленья.
Он раздевался в комнате своей,
не глядя на пропахивающий потом
ключ, подходящий к множеству дверей,
ошеломленный первым оборотом.
Иосиф Бродский. Стихи о принятии мира
Все это было, было.
Все это нас палило.
Все это лило, било,
вздергивало и мотало,
и отнимало силы,
и волокло в могилу,
и втаскивало на пьедесталы,
а потом низвергало,
а потом забывало,
на поиски разных истин,
чтобы начисто заблудиться
в жидких кустах амбиций,
в дикой грязи простраций,
ассоциаций концепций
и – среди просто эмоций.
Но мы научились драться
и научились греться
у спрятавшегося солнца
и до земли добраться
без лоцманов, без лоций,
но – главное – не повторяться.
Нам нравится постоянство.
Нам нравятся складки жира
на шее у нашей мамы,
а также наша квартира,
которая маловата
для обитателей храма.
Нам нравится распускаться.
Нам нравится колоситься.
Нам нравится шорох ситца
и грохот протуберанца,
и, в общем, планета наша,
похожа на новобранца,
потеющего на марше.
Иосиф Бродский. Шесть лет спустя
М.Б.
Так долго вмести прожили, что вновь
второе января пришлось на вторник,
что удивленно поднятая бровь,
как со стекла автомобиля – дворник,
с лица сгоняла смутную печаль,
незамутненной оставляя даль.
Так долго вместе прожили, что снег
коль выпадет, то думалось – навеки,
что, дабы не зажмуривать ей век,
я прикрывал ладонью их, и веки,
не веря, что их пробуют спасти,
метались там, как бабочки в горсти.
Так чужды были всякой новизне,
что тесные объятия во сне
бесчестили любой психоанализ
что губы, припадавшие к плечу,
с моими, задувавшими свечу,
не видя дел иных, соединялись.
Так долго вместе прожили, что роз
семейство на обшарпанных обоях
сменилось целой рощею берез,
и деньги появились у обоих,
и тридцать дней над морем, языкат,
грозил пожаром Турции закат.
Так долго весе прожили без книг,
без мебели, без утвари на старом
диванчике, что – прежде чем возник –
был треугольник перпендикуляром,
восставленным знакомыми стоймя
над слившимися точками двумя.
Так долго вместе прожили мы с ней,
что сделали из собственных теней
мы дверь себе – работаешь ли, спишь ли,
но створки не распахивались врозь,
и мы прошли их, видимо, насквозь
и черным ходом в будущее вышли.
Иосиф Бродский. Стихотворение о слепых музыкантах
Слепые блуждают ночью.
Ночью намного проще.
Перейти через площадь.
Слепые живут наощупь.
Наощупь,
трогая мир руками,
не зная света и тени
и ощущая камни:
из камня делают стены.
За ними живут мужчины.
Женщины.
Дети.
Деньги.
Поэтому
несокрушимые
лучше обойти стены.
А музыка — в них упрется
Музыку поглотят камни.
И музыка умрет в них,
Захватанная руками.
Плохо умирать ночью.
Плохо умирать наощупь.
Так значит слепым — проще.
Cлепой идет через площадь.
Иосиф Бродский. Пилигриммы
«Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов»
В. Шекспир
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
…И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
Иосиф Бродский
* * *
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Иосиф Бродский
* * *
Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною,
и увидал, что выдвинутый стул
сливался с освещенною стеною.
Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истертой,
и потому диван в углу сверкал
коричневою кожей, словно желтой.
Стол пустовал. Поблескивал паркет.
Темнела печка. В раме запыленной
застыл пейзаж. И лишь один буфет
казался мне тогда одушевленным.
Но мотылек по комнате кружил,
и он мой взгляд с недвижимости сдвинул.
И если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом. Покинул.
Иосиф Бродский. Рождественский Романс
Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский,
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый Год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
Источник