Как говорится не в бровь а в глаз

Выражение не в бровь, а в глаз характеризует какое-либо меткое, удачное высказывание, реплику, фразу. Сейчас оно употребляется поэтому с глаголами речи — сказать, заметить, съязвить и т. п.

Причем такие глаголы нередко, подразумеваясь, опускаются: «Ребята возбужденно переговаривались, перебивая друг друга, то и дело слышалось: верно сказал Мишутин, не в бровь, а в глаз» (Н. Сизов. Наследники); «Недавно вот перечитал его статьи о кооперации и понял, что Ленин всю жизнь спорил с тобой и со мной… Ведь тут почти каждое слово звучит укором… Вот послушай… Не в бровь, а в глаз тебе, Иван!» (Е. Мальцев. Войди в каждый дом).

Более привычным, традиционным, однако, является употребление этого фразеологизма с глаголами конкретно-физического действия — бить, попадать, колоть, тыкать:

«Белинский сам про себя говорил, что он шутить не мастер, ирония его… тотчас становилась сарказмом, била не в бровь, а в глаз» (И. Тургенев. Литературные воспоминания); «Прозорлив еси, великий государь; попал, ваше величество, не в бровь, а самою точию в глаз. Все тебе ведомо, сквозь землю на три локтя зришь!» (Г. Данилевский. На Индию); » Замечай за Верой, — шепнула бабушка Райскому. — Как она слушает. История попадает — не в бровь, а прямо в глаз. Смотри, морщится, поджимает губы!» (И. Гончаров. Обрыв); «Очень даже своевременно написана статья товарища Сталина! Макару, например, она не в бровь, а в глаз колет! Закружилась Макарова голова от успехов…» (М. Шолохов. Поднятая целина); «Так сказать, не в бровь, а в глаз их тычет смело» (.Я. Полонский. Неуч).

Глаголы речи в нашем обороте появляются лишь в литературе XX в. Классики XIX в. в основном употребляют «ударные» глаголы. В XVIII в. не в бровь, а в глаз могло еще более конкретизироваться по линии «ударности»: «Не в бровь, а в самый глаз я страсти уязвлю» (Г. Державин. Пролог на открытие в Тамбове театра и народного училища). Причем, как мы видим, мишень попадания для этого выражения была гораздо более разнообразна: если сейчас это в основном люди, поражаемые метким, острым, язвительным словом, то у Г. Державина такие слова разят и абстрактную цель — губительные страсти. Основная соль выражения, однако, и здесь остается прежней.

Наблюдения над сочетаемостью оборота и динамикой этой сочетаемости дают довольно простую отгадку его образа. Понятно, что речь здесь идет об исключительно точном попадании в один из самых важных органов, которые нужно хранить «как зеницу ока», в глаз. Причем имеется в виду, пожалуй, попадание без промаха метательным снарядом допороховой эпохи — стрелой.

Происхождение фразеологизма

Этнограф и историк русской фразеологии С. В. Максимов нашел в свое время конкретно-историческое подтверждение такой расшифровки. Он объясняет оборот не в бровь, а прямо в глаз легендой терских казаков, повествующей о том, каким путем казачество получило такую свою привилегию, как «второй паек». Легенда эта, опубликованная в XIX в. в «Терских ведомостях», заслуживает того, чтобы и мы ее здесь привели полностью:

«В стародавнюю пору у Грозного царя Ивана Васильевича была война с татарами. Долго воевали они, но война ничем не кончилась. Вот татарва и говорит Грозному царю:

Не будем больше воевать, а вот мы вышлем бойца, а вы, русские, своего высылайте. Если наш богатырь побьет вашего, то все наши рабы, а коли ваш победит, то мы будем вечными рабами русских.

Подумал Грозный царь и согласился. Выходит с татарской стороны великан саженного роста и хвалится перед русскими.

— Кто, мол, такой явится, что со мной вступит в бой великий: убью его, как собаку поганую.

Глубоко вознегодовал Грозный царь за такую похвальбу нескромную и решил примерно наказать злого татарина. Сделал он клич по всей рати… Долго не находилось охотника. Грозный царь начал уже сердиться. Но вот нашелся один так, небольшой каза- чишко. Идет к государю, в ноги кланяется и говорит:

— Царь-батюшка, не прикажи казнить, дозволь, государь, слово вымолвить.

Приказал Грозный царь встать, приказал слово сказать.

— Я даю свое слово, говорит казачишко, великий царь, что убью этого поганого татарина каленой стрелой, прямо в правый глаз; если ж этого не сделаю, то волен ты, государь, в моей жизни…

Вышел он на поле ратное, навел тетиву на тугом луке и угодил стрелой татарину, чуть повыше глаза правого, прямо в бровь. Повалился злой татарин, а казачишко бросил лук и стрелы и пустился в бег… Царь послал гонцов за ним… Привели его к государю.

— Ты что же бежишь, ведь ты же убил врага лютого, говорит Грозный царь.

— Да, царь-батюшка, врага-то я убил, да слова своего не выполнил: попал не в глаз, а в бровь, и стыдно мне стало явиться перед твои очи государевы.

— Я прощаю тебя, говорит Грозный царь, и хочу наградить за такую услугу немалую.

— Спасибо, государь, что ты хочешь дать радость твоему рабу недостойному. Вот моя просьба к тебе. Я не буду просить многого, а коль возможно, то пусть жене моей, когда я на службе, идет второй паек, а коли будет твоя милость, то и всем женам казачьим.

Возговорил тогда царь-батюшка, повелел дать второй паек всем женам казачьим да прибавил:

— Пусть будет этот паек на веки вечные неизменным, поколь будет стоять земля русская.

С тех пор и получают казаки второй паек» (Максимов 1955, 369- 370).

Выражение не в бровь, а в глаз, действительно, — языковой стержень всей этой легенды. Ведь без попадания в бровь, а не в глаз казачишко не пустился бы «в бег» от заслуженной награды и тогда, быть может, не было бы и «исторических» переговоров Ивана Грозного с этим скромным героем, добывшим одним выстрелом второй паек сразу для всех казачьих жен.

Можно ли, однако, вслед за С. В. Максимовым, считать легенду источником нашей поговорки? Пожалуй, нельзя.

Само внимательное прочтение легенды подсказывает, что это выражение здесь употреблено как готовая, привычная для говорящих, узнаваемая ими языковая единица. По сути дела, здесь типичное индивидуально-авторское преобразование уже сложившегося к тому времени устойчивого словосочетания, своеобразная фразеологическая шутка, основанная на обыгрывании прямого значения оборота. Вероятно, эта легенда столь же шутливо и воспринималась слушателями, знавшими, что второй паек казацкие жены получают от царя отнюдь не за единовременный подвиг невзрачного на вид и безымянного казачишки, а за длительную, опасную и многотрудную царскую службу вместе со своими мужьями на границах Российской державы.

Легенда, следовательно, — вторична, а поговорка не в бровь, а в глаз — первична. Это подтверждают и старинные рукописные сборники пословиц и поговорок XVII — XVIII вв., где наш оборот встречается уже в самых разных вариантах: Чуть не в глаз, а в самую бровь (XVIII в. Романов 1912 2,235), не в бровь, а прямо в глаз (XVII в. ППЗ, 128) и т. п. О древности поговорки свидетельствуют также диалектные ее варианты типа донского встромиться в глаз ‘попасть не в бровь, а в глаз’, употребленный, между прочим, и М. Шолоховым: «А почему ты, Давыдов, говоришь, что статья мне в глаз встромилась?» (Поднятая целина). Как легко догадаться, речь идет о той же статье Сталина, бичующей Макаров, у которых «закружилась голова от успехов».

Подтверждением большей «дальнобойности» нашего оборота при его возникновении являются и его соответствия в украинском и белорусском языках: укр. в око вліпив, усамісенько око; бел. не у бров, а у глаз, не у брыво а у вока. Ср. и такие выражения, как сказать прямо в глаза кому-л. что-л., выпалить в глаза кому-л. что- л. и т. п., которые известны почти всем славянским языкам. Характерно и лит. pataiki kaip pirštu i aki (букв, ‘попал как пальцем в глаз’) ‘о метко сказанных словах, фразах’.

Можно ли, учитывая все это, представить, чтобы на всю столь широкую территорию выражение не в бровь, а в глаз распространилось из места пограничной службы терских казаков, к которым некогда заехал, по легенде, сам Грозный царь? Скорее всего, это выражение бытовало в самой речи казаков уже задолго до того, как они сочинили эту легенду. И — до того, как они переселились на реку Терек и стали вольными казаками.

«Легендарная» история выражения не в бровь, а в глаз, следовательно, прояснилась. Осталось рассеять еще одну — чисто лингвистическую легенду, связанную с ним же. Некоторые языковеды считают, что наш оборот образован путем вычленения его из состава пословицы Добрая пословица не в бровь, а в глаз (Абрамец 1968, 103). Против такой линии развития фразеологизма свидетельствует прежде всего внутренняя форма, образ, в нем скрытый. Нам уже ясно, что первоначально здесь имелось в виду исключительно меткое попадание стрелы в глаз врага, а лишь потом по принципу уподобления слов со стрелой (ср. пословицы Слово не стрела, а пуще стрелы и Слово не стрела, а разит) и попадание острой, язвительной репликой, замечанием, пословицей в чьего-либо идейного противника.

Меткая стрела, попадающая во вражий глаз, следовательно, предшествовала хлесткой и точной фразе, разящая сила которой и подчеркнута в народном афоризме Добрая пословица не в бровь, а в глаз. И здесь, как и в терской легенде, наше выражение первично, а пословица — вторична.