Макияж как у отто дикс

Это последние десятилетия Отто Дикс (1891-1969) знаменит на
весь мир и его именем называют не имеющие к нему отношения вещи**, а до
этого-то он был сильно подзабыт. Хотя, казалось бы – ХХ век, Дикс — один из
лидеров немецкого авангардизма 20-30 гг. И жил не в совке, хоть бы и немецком.
Это у нас десятилетиями существовали насильно забытые герои авангарда, и люди,
вдруг прочитав где-нибудь на последней странице газеты маленький стыдливый
некролог, удивлялись – как, он(а) до сих пор был(а) жив(а): Татлин (умер в
53-м), Куприн (умер в 60-м), Удальцова (умерла в 61-м), Фальк (умер в 58-м),
Рождественский (умер в 63-м). Для публики-то они все закончились в начале 30-х.
А тут – ФРГ. Но вот так вышло.

Ну, ладно, пойдем по порядку. Дикс родился в семье
рабочего-металлиста, учился в дрезденской Академии художеств и испытывал
влияние самого мощного немецкого авангардистского течения –
экспрессионизма.
Потом началась Первая мировая война. Дикс взял с собой Библию и том Ницше и
добровольно ушел воевать француза/англичанина/русского – он провоевал
пулеметчиком всю войну и был на обоих фронтах. Был несколько раз ранен,
дослужился до ст. сержанта и получил Железный Крест. «Очевидно, я просто
слишком любопытен. Я должен был все это видеть – голод, вшей, грязь, как от
страха кладут себе в штаны. Я должен был сам на себе испытать эти жуткие
бездонные глубины жизни, вот почему я пошел на войну добровольно». В общем, все
у Дикса получилось удачно – все, что он хотел увидеть и испытать, он увидел и
испытал. Возможностей для этого было удивительно много. Он участвовал в
принципиальных бойнях во Фландрии, на Сомме и в Шампани. И всю войну рисовал.
Когда его длительная ознакомительная командировка в ад закончилась, у него
оказалось около 600 рисунков, из которых он сделал 50 листов графической серии
«Война».

Из серии «Война»

Серия произвела фурор. Все-таки до Дикса мало кто так
показывал это, казалось бы, всем известное и распространенное явление. Пожалуй,
только Калло

Жак Калло. Ужасы войны. Повешенные

и Гойя.

Франсиско Гойя. Бедствия войны. «Какое геройство! Против мертвых»

Особенно были недовольны ветеранские организации. По
странному совпадению, в любой стране эти организации почти всегда в той или
иной степени ортодоксальны, мягко говоря. А уж в стране, проигравшей войну,
просто мракобесны. Это недовольство тем более удивительно, что члены этих
организаций сами нахлебались всего того, что показывал Дикс, сверх меры, и
ничего тут необычного для них не было. А вот не надо это показывать. Пусть мы
будем героические, смелые и победоносные. И не в слякоти этой, пожалуйста, а со
знаменем. Ранение можно, но аккуратное. Смерть — красивую. И больше пафоса.

Через несколько лет Дикс высказался на эту, видимо, вечную
тему огромным (центральная часть – 2х2 м) полиптихом.

Война

Я не знаю другого произведения о войне, которое бы так било
по организму. Даже «Герника» моего любимого
Пикассо,
благодаря своим условностям и  довольно отстраненной символике, такого
впечатления не производит. Здесь же все наглядно и доходчиво. Вот люди идут,
вот они что-то делают, вот они уже лежат. И вот то, что они сделали. Благодаря
композиционным хитростям глаз все время ходит по кругу и в голове параллельно
тоже крутится вопрос – зачем все это?

Кроме своего антимилитаристского пафоса, полиптих имеет и
другие достоинства. Ну, во-первых, потому что он – полиптих. Эта форма была
очень популярна на севере Европы в средневековом и ренессансном искусстве, но,
ко временам Дикса, не то что полиптихов, диптихов-то почти никто не делал. Так
что Дикс это дело возрождал, тем более что его полиптих в самых что ни на есть
традициях написан на дереве. Во-вторых, это уже не экспрессионизм, а новая
вещественность.

В
авангардизме
периодически возникали волны возвращения к, условно говоря, реализму. Ну, после
очередного витка безумств и новаций нужно было как-то придти в себя, подвести
промежуточные итоги – что сломали, что приобрели. Осмотреть как-то окрестности
– куда теперь двигаться, и т.д. Вот такая волна и была в 20-начале 30 гг. Новая
вещественность была локальным немецким вариантом этой волны. Она опиралась на
северное средневековое и ренессансное искусство – на что частично опирался и
предшествующий ей экспрессионизм, который, в не самых своих радикальных формах
вроде почти абстрактных работ Марка, новая вещественность впитала тоже. Была
новая вещественность с несколько мистическим отражением мира, тяготевшая к
итальянской метафизике, но говорить о ней я не буду – это не та новая
вещественность, которая нам нужна. Нам нужна простая, левая новая
вещественность, в рамках которой и протекало в это время творчество Дикса. Она
характеризовалась, в двух словах, настолько подчеркнутой натуралистичностью
деталей при неказистости и неправильности целого, что это сразу начинало
походить на гротеск и порождало эффект некой отстраненности и отчужденности.
Общей непонятки происходящего, короче.

Матиас Грюневальд. Изингеймский алтарь. Центральная часть

Матиас Грюневальд. Мертвые любовники

Вот такой ренессансный натурализм лежит в основе новой
вещественности. А от эскпрессионизма в нее вошли деформации и вольное отношение
к категориям классической живописи – перспективе линейной и воздушной, к
светотеневой моделировке и т.д. У Дикса это получалось так:

Автопортрет с музой

Иногда, впрочем, он писал и такие вещи, в которых можно
найти следы
дадаизма
и даже
кубизма.

Продавец спичек

Но это довольно ранняя его вещь, написанная сразу после
войны. Позже Дикс говорил: «Для меня новаторство в живописи заключается в
расширении ее содержания, в интенсификации средств ее выражения, т.е. всего
того, что уже присутствовало в творчестве старых мастеров. «Что» для меня
важнее чем «как»». Об интенсификации средств я уже поговорил, да и о расширении
содержания кое-что сказал, но еще не все.

Помимо темы военных безумий Дикс разрабатывал, может, не
самую новую тему – городскую – но в новых интерпретациях. Что-то вроде — «Эхо
войны», «Контрасты большого города», «Дно». Жизнь-то в Веймарской республике
шла веселая. То правые путчи, то левые. С одной стороны – нищие ветераны и
инвалиды вроде того же продавца спичек, с другой – биржевые махинации и
безумные деньги из воздуха. Жуткая инфляция. Повышенная, так свойственная
послевоенной обстановке, чувственность, легко переходящая в банальный
разврат.

Большой город

При этом – никакого морализаторства у Дикса нет, как,
кстати, и в военных работах. Он стремился, как сам говорил, к беспристрастному
натурализму в духе Грюневальда, Босха и Брейгеля. Он не выдавал оценок, он
делал портрет эпохи, к которому очень подходит определение «беспощадный». Не
все это хорошо понимали, многие понимали просто плохо, поэтому в 1923 году над
Диксом нависло обвинение в порнографии. Спасло его вмешательство президента
Берлинской академии искусств Макса Либермана, что весьма странно – Либерман был
из доавангардистских художников, старым поздним импрессионистом с примесью
молодого модерна.

Салон

А так, если не считать таких отдельных инцидентов, карьера
Дикса развивалась прекрасно. Он считался одним из крупнейших художников в
стране, его прекрасно знали за ее рубежами. В 1927 году он стал профессором
Дрезденской академии, в 1931 его избирали в члены Прусской академии в Берлине.
А еще через два года пришел Гитлер.

Семь смертных грехов

Поначалу положение Дикса было двойственно. С одной стороны –
авангардист, да еще с непреодолимой тягой к показу язв жизни и непатриотичному
изображению подвига германского народа в войне. С другой – его обращение к
национальным корням немецкого искусства частично совпадало с официальной
мифологией «почвы и крови». Либерально настроенные нацисты надеялись Дикса
слегка подправить и сделать своим. Поскольку уже начались гонения на мастеров
культуры, эти доброжелатели написали рекомендательное письмо премьер-министру
Саксонии, в которой жил Дикс. Премьер отозвался резолюцией: «Эта свинья еще
жива?». В результате, уже в апреле 1933 года его изгоняют из Дрезденской
академии с формулировкой: «Ваши картины представляют собой величайшее
оскорбление чувству морали и, следовательно, являются угрозой для морального
возрождения нации». Как же все уродские режимы озабочены моралью нации.
Посмотреть хоть на нас. Ну, ладно. Короче, Дикс прошел тот же самый путь, что и
все лучшие немецкие художники – изъятие работ из госсобраний, выставка
«Дегенеративное искусство», уничтожение работ – 260 его картин были сожжены.
Его еще и арестовывали, ненадолго, правда. Почти весь период Третьего рейха
Дикс прожил в добровольной ссылке в глуши. Там он втихаря продолжал работать и
нашел еще одну тему – аллегорические и религиозные сюжеты.

Триумф смерти

Святой Христофор

Но в 1945 году он опять понадобился родине как солдат – его
призвали в фольксштурм. В этот раз он решил не воевать – не стоило оно того – и
быстро сдался французам.

Автопортрет в образе военнопленного

После войны каких-либо важных событий в жизни и творчестве
Дикса не происходило. Сначала фигуративное искусство в Германии воспринималось
как тоталитарное наследие – совсем как у нас в перестройку. Потом Европа и
Америка поддались очарованию абстрактного
экспрессионизма,
а еще потом –
поп-арта.
Искусство Дикса в эти направления никак не вписывалось. Его стали забывать.

Вспомнили его в 1971 году – в Штутгарте прошла его огромная
юбилейная выставка. Потом она переехала во Францию, где поимела мировую славу.
А еще через некоторое время на фасаде дома, в котором он жил и умер, появилась
доска со словами: «Понадобилось 50 лет, чтобы мир разглядел, что в этом
человеке что-то было». Ну, 50 – это многовато, 40 – в самый раз. Но все равно
много.

* В 1920-х гг. у нас был выпущен словарь «В помощь
читающим газеты». Там были всякие интересные дефиниции – «Гидра –
мифологическое животное, например, гидра контрреволюции». Хитом было такое
определение – «Серен Кьеркегор – датский мракобес». Вполне достаточно ведь,
чтобы правильно читать советские газеты.

** Например, Otto Dix – российская дарквэйв рок-группа с
элементами пост-индастриала.

Автор: Вадим Кругликов